шесть человек детей мал мала меньше, которых с трудом удается прокормить и то впроголодь. И вот она в седьмой раз забеременела; если она при таких обстоятельствах решится на выкидыш, то едва ли у кого поднимется рука, чтобы бросить в нее камень. Публика считает при этом, что вытравление плода в первые месяцы его утробной жизни весьма немногим, да и то количественно, отличается от предупреждения зачатия, при котором пропадает множество женских яиц и миллиарды семянных нитей.
Мотивы для искусственных перерывов беременности могут быть еще более веские. Представим себе девушку, которая имела несчастье быть изнасилованною каким-нибудь бродягою и почувствовав себя беременной, желает избегнуть перспективы произвести на свет потомство, являющееся плодом гнусного над ней насилия. Можно смело сказать, что едва ли в уголовном уложении найдется много проступков, в оценке которых писанный закон более бы расходился с общей нравственностью, чем искусственный выкидыш. Доказательством тому служат многочисленные оправдательные вердикты»11.
«Гнушаться» совершением аборта, как это пишет проф. Познышев, также не приходится, коль скоро за это берется врач-специалист, относящийся к этой операции, как к таковой, а не как к средству наживы, ибо как нет в медицине дурной болезни, так не может быть и предосудительных операций. Так в Северо-Американских Штатах общественное мнение не видит вовсе ничего преступного в крайне часто совершающихся там случаях истребления плода12.
Storer даже замечает, что весьма известные врачи могли бы опасаться потери практики, если бы отказались производить подобные операции. Искусственный выкидыш, преждевременные роды и другие операции над ребенком всегда и всюду производятся. Это, так сказать, вошло в обычай, стало тем явлением, которое как бы получило право в силу векового применения. «Гнушаются» лишь только студенты-медики, пока они студенты, да и те врачи, которые трусят перед последствиями, в случае неудачи, а лица, вступившие в жизнь и зрело относящиеся к ее запросам, мыслят и поступают иначе.
Отношение профессора Познышева к медицине и взгляд его на лиц, допускающих в своей практике совершение аборта, мне напоминает аналогичное воззрение на юристов, занимающихся между прочим и бракоразводными делами.
Да помилуйте, скажет всякий здравомыслящий, разве можно винить адвоката, берущего на себя почетную миссию защитника в деле освобождения женщины от тирана-мужа, только из за того, что самый развод большей частью, связан с приемами, недостойными членов этой коллегии. Ведь адвокат-то лично может не только не прибегать к этим приемам, но и вообще не имеет к ним никакого отношения.
А обстановка плодоизгнания, как операции, в этом отношении находится вдобавок в более выгодных условиях, ибо не только сама не содержит в себе ничего «гнусного», но и с точки зрения профессиональной ничем не отличается от других случаев, где при подаче помощи больному приходится действовать оперативным способом. Но пессимизм проф. Познышева доходит даже до боязни перед тем, что возможность свободного выполнения этой операции неблагоприятно подействует на общественную нравственность.
Скажу прямо — это заявление мне напоминает протесты тех лиц, которые в свое время восстали против применения, при лечении сифилиса, препарата Эрлиха, на том-де основании, что возможность быстрого и легкого выздоровления уничтожит боязнь перед заболеванием и тем окончательно подорвет нравственные устои общества. Бояться того, что ненаказуемость плодоизгнания откроет врачам «возможность с большим успехом рекламировать свое искусство» также ре приходится, ибо в достаточной степени это рекламирование практикуется и развито уже давно. Так д-р Бертильон считает, что 25% случаев беременности прерывается преждевременным умерщвлением плода, а в год в Париже подвергается этой операции не менее 25,000 женщин. По данным 1910 года эта цифра возросла до 50,000. Самая значительная часть абортов производится акушерками, которые специально публикуют о себе в газетах, при чем по его расчетам, они тратят до 13,000 франков в год (каждая) на эти публикации. При этом число преследований до смешного мало:
Так, всего было привлечено во Франции13:
Справедливость этих цифр вполне подтверждается и другими данными, по которым во Франции с 1831—1990 г. было всего 1032 случая привлечения к ответственности по тому же поводу, причем Composé général de la justice criminelle en France свидетельствует, что это составляет ничтожный процент действительных преступлений этого рода.
Таким образом после поверки путем статистических данных и ознакомления с судебной практикой неизбежно приходишь к двум выводам: во-первых, лица, привлекаемые к к ответственности за плодоизгнание составляют ничтожный процент из всех причастных к этому деянию, при чем и этот контингент обусловливается всецело неудачным исходом операции; а во вторых — из лиц, привлекаемых к суду, большая часть остается оправданной даже и тогда, когда самый акт совершения аборта вполне установлен. Отсюда мы можем заключить, что присяжные скорее наказывают за неосторожное причинение смерти, чем за совершение аборта.
По мнению И. И. Мечникова «легкость», с которой можно препятствовать рождаемости детей, доказывает бессилие семейного инстинкта и выдвигает серьезный вопрос, достойный внимания ученых и законодателей».
И действительно законодатели как будто признали этот вопрос достойным внимания, но вряд ли они сами оказались на высоте своего положения, уделив больше внимания карательным мерам, чем медицине, и тем, о ком шла речь. Наказывая детоубийство, законодательство сочло необходимым во имя справедливости и гуманности выделить особо (ст. 1451 ул. о н. ч. 2) случаи убийства внебрачного ребенка. «Мы признали необходимым, говорят составители нашего старого Уложения о наказании, — смягчить наказание в том случае, когда женщина убивает своего новорожденного ребенка при самом его рождении от стыда или страха. Положение виновной в этом женщины есть необыкновенное, и часто она, терзаемая стыдом, страхом, угрызениями совести и изнуренная телесными страданиями, почти лишается рассудка, следственно покушается на ужасное преступление, без ясного о нем перед собой сознания».
Детоубийство имеет характер привилегированного лишения жизни и в большинстве современных европейских кодексов. Так, напр., по Общегерманскому Уложению 1871 г. мать, которая умышленно убьет своего незаконнорожденного ребенка во время или же тотчас после родов, наказуется цухтгаузом, а при наличности смягчающих вину обстоятельств назначается даже тюрьма (§ 217).
При постановлении же наказания за плодоизгнание оно ни с чем положительно не считалось, а удовольствовалось только одной милостью, дарованною матери для спасения собственной жизни ценою потерянного ребенка. Можно без преувеличений сказать, что у законодателей оказалось гораздо меньше законодательного инстинкта, чем у матерей, прибегающих к искусственному выкидышу — семейного, в отсутствии которого упрекает их Мечников14.
При этом сторонники наказуемости аборта ссылаются на то, что аборт очень вредно отзывается на организме абортируемой, тогда как роды не причиняют никакого вреда. Но не говоря уже о том, что
